Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
Перед тем как умереть, она все-таки натягивает на бедра остаток драной юбки. Пусть не была никогда красавицей, женщиной она осталась до самой смерти.
* * *
Когда небо падает на землю, сначала дрожит воздух. Он давит на мозг, кажется – нарастающий звук слышишь не ушами, всем телом. Но человек все равно зажимает ладонями ушные раковины. Хоть помогает слабо, подавить рефлекс почти невозможно. Звук, в котором сливаются шорох, вой и свист, обрывается тяжким ударом, от которого вздрагивает земля. Потом снова толчки, слабее, но дольше. Грохот разрыва, кажущийся тягуче-долгим, растянутым, приходит позже.
Если толчок и грохот накатывают практически одновременно, сразу за ними приходит ударная волна, по барабанным перепонкам бьет визг разлетающихся осколков и выбитого взрывом щебня. Не дай Бог услышать такое, находясь вне укрытия, – девять шансов из десяти, что больше не услышишь ничего. В окопе чуть легче, по крайней мере, шанс уцелеть значительно возрастает. В блиндаже или лучше того – доте можешь позволить себе мысли на отвлеченные темы – каким калибром лупят на этот раз, сколько стволов, как долго будет продолжаться обстрел. А если разом стреляют десятки, сотни стволов калибром от ста пяти до трехсот пятидесяти пяти миллиметров и этот ужас длится больше получаса, психика просто не выдерживает. Укрепления тоже. Немецкие генералы наконец нашли применение своей и захваченной у чехов, поляков и французов осадной артиллерии.
Когда канонада замолкает, хочется кричать от невыносимой тишины, которая так же мучительна для слуха, как стоявший до нее грохот. По растертым в щебень склонам, на которых не то что травы – лишайника не осталось, карабкаются цепи немецкой пехоты. Совершенно бесшумно, будто шеренги призраков. Не хрустит под сапогами каменное крошево, не лязгают карабины и амуниция. Но с места, где даже по теории вероятности не могло уцелеть ничего живого, по ним стреляют выжившие защитники. Не слыша звука собственных выстрелов, передергивают затворы, выпускают пулю за пулей по лезущим снизу фигуркам. Нет, не призраки – фигурки корчатся, падают, катятся вниз, теряют оружие и каски. Откуда-то с фланга выдает длинную очередь бессмертный пулеметчик – сто, тысячу раз разорванный на клочки вместе со своей тарахтелкой. Но нет, строчит, жив, чудило драгоценное! Откатываются враги, тащат раненых, бросают убитых. Скрываются, прикрываясь смрадным дымом химических шашек, и через полчаса сквозь дрожь контуженого воздуха небо в очередной раз падает на перевалы.
Под грохот разрывов к позициям подтягиваются греческие подкрепления. Как только стихает обстрел, они бросаются вперед – заменить собой тех, кто больше не способен стрелять. Это срабатывает раз, другой. А на третий вместо атаки на перевал без перерыва обрушивается внеочередной артналет, который не прекращается, а переносится в глубь обороны – теперь снаряды рвутся на путях подхода греческих подкреплений.
В этот раз серые цепи не отступают – прорываются сквозь огонь переживших обстрел защитников, сквозь огонь греческих пушек и минометов. Кувыркаясь, летят в норы обороняющихся гранаты на длинных ручках, плещут из сопел чадные струи огнеметных выбросов. Оставив на склонах положенное статистикой количество раненых и убитых, гитлеровцы врываются на перевал.
Волнами проходят на север британские и советские бомбардировщики, прорываются сквозь зенитный огонь и атаки истребителей, вываливают на позиции немецкой артиллерии тонны бомб, заставляют на время ослабить огонь, машинами и жизнями экипажей оплачивают столь необходимую пехотинцам передышку. Но самолеты уходят на аэродромы, и снова стонет расталкиваемый снарядами воздух.
Медленно, склон за склоном, перевал за перевалом, но ежедневно, без перерывов шагреневой кожей сжимается территория свободной Греции.
Ночная тревога врывается в жизнь заполошной трелью телефонного аппарата. Эбонитовый ящик заходится в истерике до тех пор, пока спохватившийся дежурный не поднимает трубку, роняя в микрофон дежурное сообщение о том, что он на связи. Потом – топот ботинок посыльных, хриплые выкрики, бегущий к штабу командир. Когда Котовский опускает трубку на рычаги аппарата, бардак прекращается – командирская воля останавливает броуновское движение всполошившегося человеческого муравейника, наполняет его целью, смыслом и задает направление. Четкие команды сметают поднявшийся было гам, успокаивают и подгоняют.
Лязгают затворы, топают бойцы, мелькают фонарики командиров взводов и отделений. Заводятся моторы, их рокот покрывает прочие звуки, будто одеялом. Командирский автомобильчик выезжает в голову колонны, и батальон начинает движение.
Куда? Почему на юг? Грохочущий с утра до вечера фронт совсем с другой стороны! Ответ приходит слишком скоро – езды до Коринфского залива всего ничего.
У моста через пролив идет бой. Из последних сил отбивается атакованная с двух сторон охрана. Весело догорает на прибрежной мели торпедный катер – один из тех десятков, что доставили к месту десантирования итальянских штурмовиков.
Ну, твари! Разглядев, кто посмел замахнуться на самую важную нынче дорогу Греции, бойцы будто срываются с цепи – за время войны итальянских фашистов привыкли ценить где-то на уровне крыс. Батальон атакует с колес, разворачивается в линию почти без остановки. Броня подтягивается к пехоте, прикрывает огнем пулеметов и пушек. Минометчики вешают над побережьем несколько осветительных мин. В один из кругов света влетает не успевший еще разогнаться MAS20 и взрывается, наткнувшись бензобаком на осколочный снаряд из танковой пушки. Какое-то время на поверхности моря горит разлитый бензин.
На удивление, попавшие под удар итальянцы не бегут и не торопятся сдаваться – они разворачивают фронт и, умело прикрываясь прибрежными скалами, открывают шквальный огонь из автоматов. Вот тут и дают себя знать вбитые часами занятий рефлексы. Бойцы Алексея не лезут врукопашную, рассыпаются, прижимают противника огнем – из укрытий итальянцев выбивают минометчики. Ободренные поддержкой защитники моста бьют в спину десанту из автоматических пушек, но враг отбивается до последнего. Только когда вслед за «Яном Жижкой» проходит вдоль берега по мелководью танковая рота, густо поливая берег пулеметным огнем, выжившие фашисты начинают бросать оружие.
– Быстрее, быстрее! – как заведенный повторяет пробравшийся к Котовскому греческий майор. С другой стороны пролива к мосту ломятся итальянские парашютисты – не иначе как те самые, что брали вместе с немцами Мальту. Пленных, наскоро лишив оружия и боеприпасов – а заодно и всего приглянувшегося победителям имущества, сдают на руки крепко потрепанным, очень злым зенитчикам. Вскоре грузовики и бронетранспортеры с пехотой вслед за танками втягиваются на мост – времени на передышку просто нет. Замыкают колонну минометчики и противотанковая батарея. Слева, за полосой невидимой пока воды, над горами, начинает светлеть небо.
Далеко на северо-востоке передовые роты вермахта завязывают бой на южной окраине Киева. Паршиво начинается август сорок первого.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
